Мы продолжаем публиковать произведения местных авторов в рамках нашей «Литературной страницы». Лирическое творчество Сергея Перевязко и Марины Новиковской нашему читателю уже знакомо — их стихотворения уже не раз публиковались в «Нашей жизни». Сегодня же вашему вниманию мы предлагаем прозу, также вышедшую из-под пера наших земляков из Михайловска. Связанные с жизнью, местами философско-отвлечёные, эти два рассказа наверняка не оставят равнодушными многих из вас.

Ночные приключения в больнице

Егор Иваныч чинно отходил ко сну. Тихо о чём-то говорил диктор телевидения, но дрёма уже всецело брала  в свои объятия уставший мозг этого уже немолодого мужчины. Осталось нажать только на одну малюсенькую кнопочку пульта, и сон завладеет умом, придёт благодать и покой….

Звонок, пронзительный, противный звонок мобильника ударил по мозгам, сметая дрёму, негу и хорошее настроение.

— Господи, какой дурак придумал эти мобильные телефоны! Ведь хотел же поставить вместо этого противного звонка приятную мелодию, так нет же, лень… Да, слушаю!

— Иван Егорыч, выручай, это Клавдия Ивановна. У меня убежала из отделения больная. Побежала по лестнице  к главному входу, к фойе. Задержи, пожалуйста…

Егор Иванович, уже привыкший, что его имя и отчество склоняют, кому как вздумается, взвился на кровати, и с ходу влетев в свои шлёпанцы, в длиннющих семейных трусах помчался к центральному входу.

Егор Иванович работал в больнице палочкой-выручалочкой. Вообще-то он работал главным инженером больницы, но на нём было всё — от вывоза мусора до медицинского оборудования и медицинских газов. Все медработники среднего звена бежали к нему.

— Иваныч, сломался шкафчик в процедурной…

— Егорыч, потекла душевая кабинка…

— Иваныч, лампочка перегорела…

И так продолжалось ежедневно с 7 и до 19-20 часов, благо, что он жил при больнице в маленькой комнатушке в полуподвале главного корпуса стационара и был всегда под рукой. Кстати, охрана больницы тоже лежала на нём.

И вот сейчас, несясь огромными скачками к фойе входа, он соображал. Клавдия Ивановна — это кто? С какого отделения сбежала больная? Если с неврологии, то дело не очень приятное. Туда обычно сбагривали своих домочадцев богатенькие «Буратино» — благо сейчас за большие деньги можно сделать всё. Егорыч летел по коридору мимо «иноземных» санитарок. И они при виде полуголого мужика, с приспущенными семейными трусами и нависшим над семейниками голым, волосатым пузом, кривыми ногами с резко выступающими коленками и всклокоченными волосами, робко вжимались в стены и прижимали к груди тряпки со стекающей с них грязной водой.

Уже подлетая к центральной двери, где царил полумрак из-за его же распоряжения по экономии электроэнергии, Егор Иваныч услышал отборные русские маты и шум от тряски металлической остеклённой двери. Материлось создание женского пола, так же, как и он, одетое только в одни трусы, со свисающими, уж извините за подробность, не первой свежести грудями и держащее в левой руке коротенький больничный халат. Вася-охранник, с удивлённым выражением на лице и приоткрытым ртом, стоял возле этого «чуда» метрах в трёх и рукой теребя остатки волос на голове, пытался привести в чувство свои мысли.

У существа женского пола было перекошено лицо. Поняв, что простыми уговорами тут делу не поможешь, Егор Иваныч, подбежав, отпихнул легонько даму, сказал «давай помогу», и схватившись за ручку двери, начал энергично её трясти, при этом поддерживая дверь ногой, чтобы не оторвать ручку. Потом резко обернувшись к охраннику:

— Ты что, голых людей не видал?

Женщина, ошалев при виде полуголого мужика, стояла и тихонько хлопала глазами.

— Пошли, девушка, а то я почти голый, смотрят тут всякие, — и подхватив даму под локоток, потащил её в сторону хозяйственного коридора, где находился кабинет главного инженера и было оборудовано место для курения.

Правда, оборудовано — это громко сказано. В коридоре, холодном, как в мертвецкой, стояло одно металлическое ведро с налитой на донышко водой, где плавали окурки сигарет  от «Мальборо» до «Примы».

Егор Иваныч, пошарив рукой над обналичкой двери и найдя ключ, открыл дверь и, заведя женщину, усадил её на кресло перед столом. Бухнувшись сам в крутящееся кресло перед монитором компьютера, Егор Иваныч достал из стола пачку «Беломора», и прикурив сразу две папиросы, одну из них сунул женщине в рот, сказав при этом:

— Кури, разрешаю.

А потом, выждав небольшую паузу, добавил:

— Вот су… , никакого уважения к пациентам, согласись, Маша?

Женщина с отвисшей от удивления и такого нахальства губой закивала головой и, вдохнув табачного дыма, закашлялась. На глазах её навернулись слёзы, и она, смахнув их машинально правой рукой, размазала по щекам тушь с ресниц. В левой руке по-прежнему был зажат лёгкий больничный халат.

То ли от удушливого дыма, то ли просто отойдя от приступа негодования, женщина сказала:

— Я не Маша, я — Виктория. А ты кто?

— Я Егор Иваныч. Давай посидим здесь, а то набегут эти медики, хорошо? Я-то хотел на улицу выйти покурить, а ты зачем?

— А я домой собралась. Этот гад меня напоил и сюда привёз, дескать, лечить нервы. Я ему…

И тут понеслась такая отборная ругань, перед которой маты колымских уголовников показались бы райской песнью.

— Это ты правильно оттянула своего благоверного, я бы на твоём месте ему ещё и в рожу бы плюнул. Слушай, а что это я с тобой в одних трусах сижу? Непорядок.

Виктория как то по-другому, более осмысленно, поглядела на Егора Иваныча, потом перевела взгляд на себя и, тихонько вскрикнув и уронив при этом свой халатик на пол, скрестив руки прикрыла ими свои груди. Егор Иваныч, махнув на неё рукой, сказал:

— Не тушуйся, эка невидаль… Я же тоже в некотором роде медработник. На-ка, накинь на себя фуфайку —  и теплее будет, и немного прикроешься.

И взяв с крючка рабочую замасленную и местами ржавую фуфайку, накинул её на плечи Виктории. Не давая женщине открыть рта для выраже-
ния своих чувств, Егор Иваныч продолжал:

— Ты это, Вик, не бойся, я тебя в обиду не дам. Ты  скажи, что они к тебе пристали, чего хотят врачиха и сестра? А впрочем, догадываюсь…Слушай, а давай я тебя кофе напою или чаем. Ты что будешь? Понял, не дурак.

И набрал номер телефона неврологического отделения.

— Так, мне в кабинет две чашечки горячего чёрного кофе…

И, посмотрев на Викторию, добавил:

— Один — со сливками…

Минут через пять в кабинет вошла медсестра Наташа, неся на подносе две чашечки кофе. Егор Иваныч подал кофе с молоком Виктории, а сам, взяв чашечку чёрного, уселся на подлокотник кресла Виктории и, погладив её по щеке, успокоил:

— Главное, Вик, будут что-то против тебя иметь — зови меня, хорошо? Я тебе так скажу, я всегда на них управу найду и в обиду тебя не дам. А то — видишь, привезли молодую и красивую женщину, и давай над ней изгаляться. То халат ей дадут какой попалишный. То укол без разрешения захотят сделать… Ты пей, пей, Вик. И ещё сейчас кофейку попьём. Дашь мне телефон своего мужа? Я ему скажу, ох и скажу…

Ещё минут семь Егор Иваныч, поглаживая Вику по голове, произносил свой монолог. Глядь, а у той уже голова свесилась на грудь.

— Молодца, Наташка, догадалась ей снотворное в кофе плеснуть. Знает, что я с молоком не пью.

Встав с подлокотника кресла, Егор Иваныч позвонил по внутреннему телефону санитарам, и те быстро прикатив с третьего этажа каталку и уложив на неё пациентку, под наблюдением постовой медсестры покатили её в неврологическое отделение.

 Канализация

М. НОВИКОВСКАЯ,

г. Михайловск.

Пасмурное, разлитое дождём по улицам утро. Жители Провинциального Городка, с трудом вырываясь из объятий снов, грустно продирали глаза. Опять рабочий день.

Пётр Ласковый с потоком таких же сонных, как он сам, граждан втиснулся в трамвай. Ухватившись белыми гладкими пальцами за грязный, засаленный поручень, он мысленно уже смаковал подробности предстоящего свидания. Петя никогда не работал, а, впрочем, работать и не собирался. Ему совсем недавно исполнилось двадцать лет. Привлекательный и обаятельный Пётр Ласковый находился на содержании некой уважаемой дамы лет сорока. Разница в возрасте парня нисколько не смущала. Дама обладала теми качествами, которыми, по мнению Пети, должны обладать все без исключения женщины: терпением, ласковостью, добротой. А самое главное — обожанием своего единственного и неповторимого. Кроме того, у дамы водились деньги. Современные же девицы в коротких юбках, с кукольной красотой патологически лишены всех традиционных добродетелей. И денег тоже. Тем более, что молодые и горячие девчонки и без того висели на Петре так, словно он единственный выживший на Земле после глобальной катастрофы мужик. «Иветта, Лизетта, Мюзета! Да как же вы мне надоели – навязчивые дуры!» — зло думал Петя Ласковый, неприязненно смотря на бабку, без перерыва копошащуюся в своей грязной, недопустимо большой для трамвая сумке.

Бабка Прасковья ехала на местный рынок торговать яблоками и грушами. И ожесточённо ковыряясь в сумке, обзывала матерными словами своего маразматичного мужа, забывшего ей положить  ключи от дома.

Рядом сидящая аккуратная юная леди презрительно морщила густо напудренный носик. Запах старости раздражал её. «И какого каждое утро эти бабки куда-то прутся? В самый час пик! Когда нормальные люди едут на работу». Леди, которую, кстати, звали Елизавета, а знакомые просто Лизка, критически уставилась на мелькающие за окном трамвая деревья.

В это же самое время, сумрачно смотря на проезжающий мимо него трамвай, шёл маг. Скучно жить магу в Провинциальном Городке. Развлечений никаких. Интересы у местного народа примитивные. Уйти отсюда он пока не мог. Границы в другие миры временно закрыты. Вот и приходилось торчать в этой дыре. Маг жаждал зрелищ. Но если их не устраивает кто-то другой, можно всё сделать самому. Маг замечтался и неожиданно споткнулся обо что-то. Выругавшись, он посмотрел себе под ноги. Там, блистая металлом, красовался новый канализационный люк. Маг нехорошо заулыбался. Потом достал из кармана сверток, чуть сдвинул в сторону люк и… бульк. Свёрток исчез в зловонном потоке.

Из подъезда, словно птичка из серокаменной клетки, выпорхнула Светка. Она постояла, посмотрела вслед уезжающему трамваю. Ну вот, она снова опоздала на лекцию. Да и ладно. Разве утром это может расстроить красивую девушку. Но Светка поплелась понуро по улице расстроенная совсем по другой причине. Уже вторые сутки она не может дозвониться до своего обожаемого Петеньки. «Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Дома Петеньки тоже не было. Там он, кажется, вовсе не появлялся. А всё виновата работа. Полицейского наркоконтроля. Вот времена настали. Расплодилось наркоманов. А бедный Петенька ловит их, не жалея сил.

Под ногами у Светки что-то угрожающе заурчало. Из приоткрытого канализационного люка, булькая, как переваренная каша, полезла дурно пахнущая жижа. «Что это за дрянь?» — подумала Светка. Но мысли о Петеньке вскоре заставили её забыть обо всём.

Охранник супермаркета Степан Хмурко сурово уставился на круглую, обтянутую короткой юбкой попу восторженно разглядывающей витрины супермаркета Светки. «Вот все они по молодости такие, стервы! Охмурят своими причиндалами и притворной нежностью. Женишься на них, и на тебе: вместо нескольких приятных округлостей одна большая, похожая на диван. Вместо нежности – сварливое мычание. Где деньги? Почему течёт кран? Почему не достроен  дом, соплив сын, не побелено дерево… Степан нервно подёргал себя за кустистые усы. В его серых, обрамлённых мелкими морщинками глазах кричало отчаяние. Опять рабочий день. Мелькающие перед глазами, похожие на мух покупатели.  Вечером  еда,  ругань,  телевизор. Винипухоподобная жена и вечно где-то шляющийся сын-подросток.

— Караул! – из супермаркета с выпученными глазами вылетела кассирша – Там, там, – она смотрела на Степана Хмурко так, будто увидела супермена.

— Что там? – буркнул в усы Степан

— Прорвало канализацию! Туалеты уже затопило! Сейчас вся эта мерзость полилась в торговые залы! О боже… — кассирша ещё больше выпучив глаза, хотя это теоретически казалось невозможным, смотрела на асфальтовую дорогу.

Из-под крышки очередного канализационного люка что-то явно вырывалось наружу. Что-то серое с зеленовато-жёлтым оттенком.

***

Жижа лезла отовсюду. Медленно заполняла улицы Провинциального Городка. «Такого просто не может быть!» — повторяли жители. Такого не бывает! Но жижа была фактом.  Очевидным, неотвратимым фактом. Охваченные паникой люди бросали свои авто. Они стали бесполезны. Покидали дома. Бежали, словно крысы с корабля вон из города. Сломав каблуки на туфлях, бежала Светка. Стряхнув с руки повисшую на нём кассиршу, бежал Степан Хмурко. Пётр Ласковый, выскакивая из трамвая, остервенело толкнул в бок локтём бабку Прасковью. Та кубарем слетела со ступеней и распласталась, клюнув носом в вонючую жижу. Очумевшие от страха пассажиры грузным  стадом проскакали по ней.

— Петенька! – прокричали одновременно два женских голоса

Руки Светки и дамы лет сорока сомкнули Петра в объятиях одновременно. А потом, словно выхваченные одновременно шпаги, скрестились их взгляды.

— Ты кто такая? – заорала Светка.

— А ты кто? – взвизгнула дама.

— Заткнитесь, дуры! —  истерично заверещал Петя Ласковый.

И было в его крике что-то напоминающее тонущий Титаник.

Маг, скрестив руки на груди, стоял на крыше местной мэрии. Однако весело ему не было. Наоборот — взгрустнулось. Он поднял высоко, казалось к самым лучам взошедшего солнца, чёрный посох и прокричал тайные слова.

Мгновенно стали чистыми дороги и тротуары. Вонючая жижа исчезла. Озадаченные люди ещё долго по инерции куда-то бежали. Но вскоре стали останавливаться, затравленно озираясь по сторонам. Бабка Прасковья кряхтя, встала и, подняв в небо костыль, с обидой погрозила кому-то. Светка и сорокалетняя дама, обнявшись и рыдая, плелись по омытой утренним проливным дождём улице. Пётр Ласковый с досадой отметил про себя, что ему придётся искать себе другую, подходящую под его идеалы женщину. Лизка гордо входила в здание престижного офиса. Степан Хмурко по-прежнему сурово крутил усы. Продолжался обычный рабочий день.