Моей матери Чуриловой Анне Александровне посвящаю.

Лютая зима 1943 года. Метель. За десять шагов ничего не видно. Мама только успела крикнуть: «Немцы!» и, бросив вытаскивать из похилившегося навеса занесённый снегом камыш, вместе с семилетним сыном побежала в хату, где на печи было ещё трое детей, а старшая дочь Аня, названная так отцом в честь матери, вытаскивала из чугунка только что сваренную картошку.

— Все на печь, дети, быстро! Опуститесь пониже и не высовывайтесь…

От лязга немецких танков и другой военной техники в окнах задрожали стёкла. Немцы, промёрзшие и голодные, начали шарить по всем углам. Всё, что нашли, тут же съели. Ближе к ночи, увидев, что мама, спасая от мороза стельную корову, завела её во вторую комнату хаты, начали заводить туда лошадей. Толстоногие, тяжеловесные лошади едва пролезли в дверной проём. Потом немцы пошли по хатам, на ломанном русском языке кричали: «Яйки, молоко, ам, ам…»

Так как в хатах места хватало не для всех фашистов, другие больше находились во дворе, жгли костры, прогревали боевую технику и грелись сами.

Однажды, когда мама брала в речной проруби воду, к ней незаметно подошёл совхозный бригадир Егор Бушнев:

— Нюра, тут такое дело, — начал он с расстановкой, — надо спасти одного красноармейца. Раненый он. Едва добрался до хутора, а тут – немцы. Его могут расстрелять на месте.

— А я-то чем могу помочь? – с нескрываемым беспокойством спросила мать.

— Прими его как своего мужа и детей подговори, пусть кинутся к нему на шею, когда он войдёт в хату, поплачут…

— Опасно это, Егор, меня же могут вместе с детьми расстрелять.

— Да, это большой риск, но другого выхода нет…

Пришла мама домой, поставила вёдра с водой. Немцев, к счастью, в хате не было.

— Дети, — тихим голосом начала мама. – Сейчас к нам придёт раненый красноармеец, наш, русский. Мы должны принять его так, как будто это наш отец вернулся с войны… И дальше научила их делать то, как её просил Егор.

Так всё и случилось. Немцы, увидев русского солдата, набросились: «Кто? Откуда?». А тут мама кинулась на шею: «Муж он мой, родной, раненый!». И дети с плачем начали обнимать «отца». Мать уложила его на кровати, укрыла одеялом, подала кружку с кипятком и кусочком кем-то из детей недоеденной лепёшки из кукурузной крупы. Больше немцы не беспокоили солдата, да и не до него им было. Через два дня они покинули хутор.

Почти следом на хутор зашла вторая отступающая группа немцев. Это были агрессивные, злые от неудач и поражений, голода и холода фашисты.

Мать с детьми они загнали на печь. Маленького Толика один фриц схватил и со всего маху швырнул на печь. Толик сильно ушиб голову, но плакать вслух боялся. Мать взяла его на руки и сама втихомолку плакала на уже начавшей стынуть русской печи.

Продолжение следует.

В. НАРЫЖНАЯ,

ст. Новомарьевская.