«Камаз» стремительно шёл по шоссе. Байков, пожёвывая сигарету, привычно крутил баранку, думал о чём-­то своём. Рядом сидела мать­-старуха. Последние два часа она беспрестанно сетовала на то, что вот, мол, сын, родная кровиночка, до сих пор не женат, не устроил свою судьбу…
Байков забрал мать в Константиновке, где она гостила у сестры, и наказавшей сыну «забрать её по пути». Забрать – забрал, но вот зудить под руку, об этом как­то не договаривались.
– Да и мне б помощницей была..! – не унималась старуха
– Мать!
– Вот как ты с матерью разговариваешь? Вот где у тебя жена: оболтусу скоро сорок!?
Байков, чертыхаясь про себя, озадаченно встрепал себе волосы: «Ну, где я её тебе сейчас возьму?! Ну нет бабы подходящей. Да и времени, честно признаться, тоже нет, вечно в разъездах …»
На кругу «голосовала» женщина с ребёнком.
– Не останавливайся! – приказала мать­старуха
– Да как «не останавливайся», ты что, мать? – он резко дал по тормозам, те аж завизжали.
– Куда? – Спросил женщину.
– В Невинномысск, если можно? – попросилась случайная пассажирка.
Пулей выскочив из кабины, Байков помог ей забраться на подножку, предварительно передав ребёнка матери.
Поехали дальше, как и ехали. Ровно и не останавливались. Разве что добавилось народу в кабине грузовика. Мать ребёнка не отдаёт, сюсюкается, поправляет пелёнки.
– Надо туже затягивать, женщина!
Та промолчала.
– А почему краснота на щеках ребёночка?
Женщина опять безропотно молчала, виновато потупив взгляд.
– Нарожают, а потом …, – не переставала бубнить старуха.
– К кому едешь?
– К мужу. Купили квартиру в городе. Всё хорошо: и чисто, и светло, и вода горячая, и туалет…Самой прям не верится! – оживилась попутчица. – Но только как же в многоэтажке­то жить? Я ведь к грядкам привыкла, к капустке своей, помидорчикам, курочкам­цыпляткам…
Мать­старуха переключилась на попутчицу.
«Всё­таки хорошо, что подсадил эту бабёнку на кругу», – похвалил себя Байков. – «Пусть теперь друг дружке мозги полощут».
Камазист крутил баранку, а сам нет­нет да бросал взгляды на пассажирку.
«А ничего. Всё при ней», – думал Байков. – «И можно даже сказать, что красивая, если, конечно, чуть накрасить. Эх, была бы она не замужем, предложил бы прокатиться. Да и ребёнок у неё ничего, смирный, вон как носом свистит».
Младенец по­прежнему был на руках у старухи, которая как будто обмякла, подобрела и, видимо, млела от счастья, почувствовав себя бабушкой. Малыш и в самом деле крепко спал, иногда на его личике появлялась недовольная гримаса, он чмокал, по­щенячьи скулил, а потом опять замолкал.
«Интересно, что ему снится, и какие мысли кружатся в его маленькой головёнке. И вообще есть ли они у него, мысли­то», – морщил лоб Байков, поглядывая на малыша.
Черты лица Байкова тоже приобрели какие­-то невиданные доселе детали. Человеческие что ли? Повеяло от него чем­-то тёплым и родным.
«Да, а неплохо этак приехать домой, а там жена молодая и стройная. Борщ наварила, стопочку после трудового дня поднесла. Дети опять же всё кричат: «Папка, папка, покатай на шее!».
Байков и не заметил, как лицо его расплылось в улыбке. Совсем замечтался мужик. И тут вдруг тряхнуло. Водитель не заметил, как налетел правым передним колесом на бордюр.
– Ты что, нелюдь, убить нас решил! – Взвыла перепуганная старуха.
Байков молчал, чувствуя свою вину.
Между тем завернули в Невинномысск. Женщина хотела уже было выпрыгнуть из машины, но «бабушка» запротестовала: «Как так. Что мы не человеки, довезём до адреса!».
Женщина показывала дорогу, путалась, приходилось разворачиваться, снова заезжать не туда, куда следовало бы. В конце концов, добрались до нужного дома. Однако здесь родительницу с ребёночком особо не ждали. Никто их не встретил. А соседи, поняв что к чему, объяснили, что новосёл на днях вдрызг проигрался. И, кажись, даже квартиру того, спустил за долги.
– Как проигрался, как спустил? – Не понимала молодка.
И Байков, и его мать последовали за «родственницей». Поднялись на третий этаж. Дверь квартиры была настежь распахнута. Внутри всё было перевёрнуто верх дном. И пусто. Ни одной души.
– Что­то я не пойму… – вконец растерялась женщина.
Вся в слезах, она тёрла пальцами виски и всё повторяла: «Проиграть свой дом, своё единственное жилище. Как это можно? Да как же это можно?».
– Да как? Обыкновенно. Как проигрывают? – попытался объяснить пожилой мужчина в очках и наколках на обеих руках. – Сел, сыграл партию – повезло. Выпил – ещё больше попёрло! Увлёкся – затянуло! Потом карта не пошла. В Монте­Карло вон на каждой стене написано: «Не везёт – уходи!». Не ушёл, твой­то.
– Какое такое Монте-­Карло? Ничего не пойму, – безумным взглядом обводила толпу зевак молодая женщина.
До вечера так и протолклись во дворе многоэтажки. Из машины – в квартиру, из квартиры –
в машину! Приходил муж, приходили и те, кому он задолжал. Приходили и новые хозяева квартиры.
Шофёры народ непоседливый – и пяти минут ждать не станут. А тут Байкова буквально застопорило: «Нет, ну должна же быть какая­то справедливость?! Не в Африке же живём?»
Стало темнеть. Муж несчастной всё время вёл какие­-то разговоры с непонятными личностями. А потом подошёл к жене, махнул рукой и сказал, как отрубил: «Обо мне забудь. Вот есть мужик, баранку крутит, не пропадёшь». И растворился в кустах сирени, буйно цветущей на углу многоэтажки.
Все стояли, словно поражённые громом. Попутчица, раскрыв рот и выпучив глаза, хватала ртом воздух, как рыба, которую только­только выбросили на берег. Старуха, ни на минуту не выпускавшая из рук младенца, тоже стояла, будто пришибленная. Байков, находившийся в оцепенении, словно лягун в январские трескучие морозы, пришёл в себя лишь тогда, когда выругался трёхэтажным матом.
А тут и ребёнок напомнил о себе громким ором, требуя то ли покормить, то ли сменить пелёнки.
–То есть как это не пропадёшь, – всё не могла взять в толк старуха. – Это как так, родное дитя бросить неизвестно кому?
Немая сцена продолжалась несколько минут.
– А ну собирайся, – вдруг взревела старуха. – Быстро в машину. И залепила такую затрещину Байкову, что у него искры из глаз посыпались.
– Мать!
– И ты тоже собирайся! – чуть помягче обратилась она к брошенке.
Двор пустел. Любопытных уже почти не было. И лишь две соседки­подружки, бросая искоса взгляды, что­то нашёптывали друг дружке.
Дверь «Камаза» громко захлопнулась. Мотор, чуть прочихавшись, довольно заурчал. Ждать больше было некого, да и нечего.
Ребёнок, досыта наевшись, вновь перекочевал на бабушкины руки. Он спал, издавая негромкие звуки. И Байкову это нравилось. Новоявленная невестка, тупо уставившись на дорогу, ещё до конца не осознавала произошедшего.
– Ты, дочка, не волнуйся. Всё будет хорошо, – качая ребёнка, наставляла она женщину. – Сын мой – олух царя небесного, дурак. Но дурак добрый. Не обидит. И курочки у нас есть, и цыплятки. И огородик. И капустка с помидорчиками…
В кабине «Камаза» все спали. И только Байков, крепко вцепившись в баранку, прокладывал освещаемый фарами путь. Теперь он был муж. Теперь он был ответственный и за жену, и за ребёнка. Да и за мать тоже. Немолодая она уже.
Подъезжали к родному хутору.