Идиллия Владимировна Дедусенко живёт в Ставрополе. Окончила филологический факультет Ставропольского пединститута, 14 лет работала в газете «Ставропольская правда», затем перебралась в Пятигорск и проработала в «Кавказской здравнице» более 30 лет. Член Союза журналистов РФ, лауреат премии им. Германа Лопатина. Член Союза писателей России, обладатель «Бронзового витязя» Пятого международного славянского литературного форума. Автор десяти книг. В 18­м номере нашей газеты за 20 марта этого года был опубликован её рассказ «Поединок у озера», вызвавший у читателей неподдельный интерес к творчеству писательницы. Сегодня мы публикуем ещё один её рассказ.

Над Манычем много чаек летает, но на хутор редко какая залетит, чуть покружится и возвращается в стаю. А то вдруг повадилась одна: солнце на закат – она тут как тут. Покружится с печальным криком над крайним домом, потом сядет на крышу и тихо так стонет: «Ки­ки­ки». Ну, словно девица плачет.
Приметили её люди, потому что такой белой чайки ещё не видели. Нигде ни подпалинки, ни серого пёрышка, вся чисто­белая, словно невеста в подвенечном наряде. И стали сельчане меж собой шептаться:
– Не иначе, Ксенюшка это. Душа её по погибшей любви плачет. Вон ведь ни на какой другой, а только на свой дом садится. Точно она!
И вспоминали девушку, которая жила когда­то в этом крайнем доме, красивую да весёлую, певунью да хохотунью. Только как­то умолк весёлый смех – богатый мужик Лытаев прислал к Ксении сватов, хотел женить на ней своего старшего сына. Мать с отцом уговаривали её, просили о семье подумать – гляди, и им чего от богачей перепадёт.
– Не пойду за него, – упёрлась Ксения.
– Да чем плох парень? Высокий, кудрявый, кровь с молоком, – уговаривала её мать.
– А мне с его кудрей воду не пить! – отвечала дочь. – Больно он характером крут.
– Так ведь зато богатство! – не отступала мать.
– Сегодня – богатый, а завтра – бедный, – стояла на своем Ксения. – Время смутное. Кому его богатство достанется, ещё неизвестно. А не люб он мне.
Время и впрямь было смутное. Одни мужики ушли в Медвеженское, где формировались отряды Красной Армии, другие подались на Дон, к Корнилову, а иные здесь остались, выжидали, чем дело кончится. Лытаев своих сынов никуда не отдал: ему, дескать, любая власть хороша, лишь бы не трогала. Только врал, конечно. Ему такая власть нужна была, которая бы его богатство защитила. Бедняков он люто ненавидел. А против Ксении и вовсе злобу затаил: как посмела голытьба его сыну отказать?
Тут вскоре недалеко от села стрельба началась. Кто там с кем бился, издалека не понять. А поскольку у них в тот момент никакой власти не было, все по домам прятались и ждали, что дальше будет. К вечеру стрельба стихла. Уже темнеть стало, когда Ксения, подоив корову, вышла из сарая. И тут услышала за стенкой шорох, а потом и шёпот: «Голубка, помоги!». Глядит – парень к стенке прислонился, еле на ногах держится, вся рубаха в крови. На голове шлем со звездой. Смекнула Ксения: видно, из тех, кто сегодня за околицей бился. Сделала знак, чтобы молчал, и повела в сарай. Там солому разгребла, уложила его. Дала молока попить и пошла в хату поискать ему чистую рубашку. Только как же от отца­матери скрыть? Ведь завтра утром увидят гостя. Чтобы ненароком крику не подняли, Ксения им всё рассказала и предупредила:
– Если кому о нём скажете, всем нам худо будет.
И они молчали, пока тот боец у них в сарае жил. Ксения его выхаживала. Рана, видать, неглубокая была, быстро зажила. Тут бы ему и уйти. А он в Ксению­то и влюбись! И она как дурману наелась: только о нём и думает. Как­то под вечер приводит его в хату и говорит родителям:
– Вот мой суженый, Василием зовут. Раз здесь власти нет, поедем мы в станицу венчаться.
Мать в слёзы, отец с укорами:
– Ведь уйдёт опять воевать, какой же это муж?
– Ждать буду, сколько б ни воевал! – заявила Ксения. – А не позволите – сама с ним уйду!
Делать нечего. Достала мать из сундука свою фату да платье подвенечное, приладила на Ксению. Наутро лошадь с телегой приготовили. Ксения венчальное на себя надела, вся от радости так и светится. И вдруг стрельба началась. Выскочили Ксения и суженый на крыльцо и видят: по дороге тачанка мчится, а в ней два человека сидят, отстреливаются от тех, кто за ними на лошадях гонится. Глянул Василий на Ксению: красивая, желанная, век бы с ней не расставался. Но как можно возле неё стоять, когда товарищи в беде?
– Прости, Ксенюшка, должен я товарищам помочь, – сказал и побежал к тачанке.
Тут одну лошадь, которая в тачанку была запряжена, пулей подкосило, вторая с перепугу на дыбы встала.
– Режьте постромки, бегите, я вас прикрою, – крикнул Василий, запрыгнул в тачанку и припал к пулемёту.
Ксения на крыльце стоит и всё это видит. Мечется, хочет к суженому бежать, да отец на пути встал, а мать за платье держит, не пускает.
Только вдруг умолк пулемёт, ни одной пули не осталось. А белые уже на конях подскочили. Вынул тогда Василий саблю и приготовился к бою. А офицер кричит:
– Не стрелять, взять живым!
Василий спрыгнул с тачанки, машет саблей.
И вдруг раздался выстрел, Василий рухнул на землю.
– Кто стрелял? – кричит офицер.
– Я стрелял.
Смотрит офицер: стоит мужик с парнями, в руках винтовку держит. Это Лытаев с сыновьями. «Он наш общий враг, – говорит, – потому и убил». Ксения кинулась к суженому и застонала, словно чайка над озером. А Лытаев говорит старшему сыну:
– Не хотела она с тобой под венец идти, бери её так! Волоки в сарай!
Как услышала Ксения это, схватила саблю, которую любимый из рук выронил, и крикнула:
– Не подходи – зарублю!
Парень остановился, а отец его подначивает:
– Девки испугался? Говорю тебе, бери её силой!
Тут двинулись на Ксению все братья и отец Лытаевы. Она и побежала к Манычу. На пути уж саблю бросила, чтобы легче бежать было. Добежала до озера, а Лытаевы уже за спиной дышат. Повернулась к ним Ксения, посмотрела гордо так и говорит:
– Ну, берите теперь меня из озера, если достанете!
И как была в фате, в подвенечном платье, так и бросилась в воду. Где уж её достать! Так и скрылась навечно в Маныче.
А вскоре после этого чайку­то народ и приметил. Белая­белая, как невеста, покружится с жалобным криком и сядет на крышу дома, где Ксения жила. И решили люди: не иначе, Ксенюшка это, по любви своей погубленной плачет.
Иллюстрация
С.КОЛЬЦОВА.